Александр О`Шеннон - Антибард: московский роман
— Андрюша, а мы к Алферову едем?
— Да, надо ехать…
— А мы успеваем?
— Успеваем, успеваем… Ты давай выходи, а то время поджимает. И смотри об пилу там не ударься…
Я, значит, и не спал вовсе. Просто отключился и на автопилоте давай хуячить!.. Я решительно беру бутылку и выливаю остатки в мензурку. Почти полная. Лицо горит, голова гудит, но не болит. Надо будет еще выпить кофейку. Вода уже, кстати, кипит. Я встаю, выключаю газ и стоя выпиваю коньяк. Жадно допиваю теплую пепси из бутылки. Вялость и томность во всем теле, мозги — как вата.
— Вера! — ору я. — Чайник вскипел! Выходи, нам надо торопиться.
Из ванной доносится невнятное бормотание.
Ох-ох-ох… Что-то мне надо было… Что-то сделать…
Морщась, возвращаюсь в комнату и тупо смотрю на валяющуюся одежду. Гадость какая — вся мокрая, как же я это надену? Бр-р-р…
Я направляюсь в угол, где на венский стул свалены мои остальные вещи. Почесывая зябнущий зад, роюсь в этой куче и первое, что выуживаю, — не совсем свежие, но еще не затвердевшие носки, один черный, а другой серый, но это ничего… Потом мне попадается скатанная в шар байковая рубашка, которую я хотел, да забыл отвезти постирать домой. Я встряхиваю ее, осматриваю, нюхаю. Да, блин… Ладно, под свитером ее все равно никто не увидит. Мои вторые джинсы висят на спинке стула, кое-где расцвеченные, как палитра, пятнами от кетчупа, коньяка и оброненной на них жирной пищи. Их я тоже хотел постирать, да все как-то руки не доходят… Выбирать, впрочем, не из чего — больше у меня никаких штанов нет, а эти по крайней мере сухие. Пипл схавает. Из ванной раздаются возгласы Веры, в которых слышится досада и раздражение. Ну что там еще?!
— Вера, — кричу я, отколупывая когтем с джинсов присохший лук от датского хот-дога, — выходи, нам еще кофе попить надо и ехать… Теперь будет целый час копаться, — сердито бормочу я.
Так, а трусы? А вот трусов-то у меня больше и нету. Вторые и последние трусы, с пропуканной дырочкой на попе, я оставил дома, когда возил стирать их в машине. Что же делать? Влажные надевать противно, Мася может озябнуть… А, хрен с ним, поеду без трусов!..
— Вера-а-а, — зову я нудным голосом, — выходи-и-и…
Я натягиваю рубашку, и трехмесячная нестиранность карябает мне кожу. Прямо хоть женись опять, ей-богу! По крайней мере рубашки будут постираны… Надеваю носки и разминаю их пальцами ног. Для одного раза сойдут. Залезаю в джинсы и запихиваю в них бесчувственного Масю.
Он похож на благодушного насосавшегося клопа. Авось, подлец, не замерзнет.
— Вера! — кричу я грозно.
Я возвращаюсь на кухню, беру с табуретки свитер и надеваю его. Мне становится жарко. И все-таки я пьян. Надо кофейку…
— Андрей!
Несчастный и вместе с тем гневный голос. В дверях стоит Вера. Одетая, застыв как на показ. Я смотрю на нее.
— Ну, ты готова? Сделай, пожалуйста, нам кофе. Мне чего-то тяжко…
— Андрей, я не могу в таком виде ехать!
Я внимательно смотрю на Веру. Пристально вглядываюсь.
— А в чем дело?
Вера взрывается:
— Но ты посмотри на меня! Весь костюм измят, как будто я в нем спала, в каких-то разводах, пятнах, да к тому же еще и мокрый. Я же все-таки не домой еду, там люди будут!
Я вглядываюсь, даже подхожу ближе. Действительно… а впрочем…
— Не знаю, — искренне говорю я, — по-моему, ничего страшного нет… Ну, немножко помято…
Вера смотрит на меня злыми глазами.
— Андрей, ты в самом деле ничего не понимаешь?! Я же женщина… Я не хочу выглядеть, как вокзальная шлюха. Там могут быть знакомые…
У меня опять начинает болеть голова.
— Ну а что делать-то?
— Не знаю… У тебя утюг есть?
— Утюг?
Вот уж не знаю, есть ли здесь утюг… Никогда здесь утюга не видел. Может, и валяется где-нибудь в шкафу, но я в шкаф не заглядываю, там свалены какие-то Аллины тряпки, от которых исходит терпкий запах ее похождений. Никакого желания копаться там и искать утюг у меня нету.
— Нет, утюга здесь нету. Она, наверное, взяла его с собой.
У Веры в глазах стоят слезы. Она начинает молча насыпать кофе в чашки. Да-а-а, что же делать-то? Может, предложить ей отправиться домой, увидимся, мол, в другой раз… Наша встреча, по-моему, на сегодня исчерпала себя. Даже более чем. Ага, а на какие деньги, интересно, я поеду в «Поворот»? На свои как-то ломает. Это во-первых, а во-вторых, кто после концерта потащит меня домой? Не зануда же Рита. Она, может, и не прочь была бы, только мне это на хуй не нужно. В самом буквальном смысле. Нет, так не годится. Видимо, Богом назначено мне закончить этот день с Верой.
Вера сердито стучит ложкой, накладывая мне сахар.
И тут меня озаряет блестящая мысль.
— Слушай! — восклицаю я, обнимая ее сзади. — А ты не снимай пальто! Зачем тебе снимать пальто? У тебя очень красивое пальто, такое… во французском стиле. Скажешь, что тебя знобит… Некоторые так и сидят в пальто — и в баре, и в зале…
Вера обмякает в моих руках. Я крепко прижимаю ее к себе и целую во влажный затылок.
— Правда-правда! Ну зачем тебе ехать домой? Мы же собрались на концерт! Подумаешь, костюм!.. Посидишь в пальто. Это же не Большой театр, в конце концов… К Алферову вообще бог знает в чем приходят. Я и сам — посмотри, во что одет, а мне еще со сцены петь. Там все свои люди, ты же знаешь… Да у тебя пальто лучше, чем всякое платье! И потом — мне хотелось бы, чтобы ты поехала со мной. Мне без тебя будет… как-то неуютно. Едем, Вера! — опаляю я ее затылок жарким дыханием. И это чистая правда, господа!
Вера слушает, замерев, опустив голову, держа в руке ложку. Но я больше ничего не говорю, и она спрашивает:
— Ты правда хочешь, чтобы я с тобой поехала?
Ну что на такое ответишь?!
— Конечно! — отвечаю я, прижимая ее еще сильнее и целуя во влажный затылок.
Вера оборачивается ко мне, обнимает с ложкой в руке и целует в губы. Я с бодрой готовностью отвечаю. Как будто только и ждал этого. Да! Да! Стараясь запихнуть язык как можно глубже. Для страстности. А между тем нам надо ехать. Да, и что-то мне нужно было… Забыл — что… Вера начинает слегка вибрировать в моих руках. Видимо, не имея ничего против ускоренного, как перемотка, секса на кухне. Закрепиться на завоеванной территории. Убедиться.
Но мне бы не хотелось.
Может быть, потом.
Я извлекаю изо рта Веры язык, сглатываю набежавшую слюну и, отстраняясь, восклицаю:
— Поедем!
Я держу Веру за руку, и мы смотрим друг на друга безумными глазами, как комсомольцы из фильмов тридцатых годов, собирающихся ехать из Москвы строить Комсомольск-на-Амуре.
Вот-вот грянет марш.
— Только не напивайся, пожалуйста.
— Да-да, конечно! — Я возмущен самой мыслью об этом.
Иногда я могу быть страшно убедителен.
— Тебе сколько сахара?
Домашним таким, успокоенным тоном. Кажется, договорились. Ну, слава Богу!
— Две с половиной. Попьем да поедем.
Так… ладно. Что-то мне нужно было… Что-то я хотел… О Господи!.. Я застываю в дверях комнаты и окидываю ее задумчивым взором. В углу — то ли комод, то ли буфет, возле которого мне привиделся бородатый призрак Николая Степановича; приземистый сервант из семидесятых, выполняющий роль книжного шкафа, заставленный макулатурными изданиями от обоих Дюма до Дрюона и нудными произведениями чахоточных русских гениев из школьной программы — Белинского, Чернышевского, Добролюбова; огромный, с тремя покосившимися незакрывающимися дверцами шкаф, набитый слежавшимся тряпьем, утерявшим какую-либо сексуальную принадлежность, издающим запах умершей жизни, пыли и отравы для тараканов; круглый «трофейный» стол на монументальных изогнутых ногах, вросших в пол так, что невозможно сдвинуть, с выцветшей, исцарапанной поверхностью, на которой, посередине, с отстраненным достоинством Библии лежит черный том джойсовского «Улисса». Моя расхристанная койка…
— Кофе готов!
— Вот черт… — бормочу я, возвращаясь на кухню. Моя чашка дымится между пустой бутылкой «Гянджи» и мензуркой. Вера сидит напротив и смотрит на меня.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она участливо.
— Да вроде ничего. Только голова тяжелая. Да, что-то я явно перебрал, — говорю я смущенно. — Вот кофейку выпью, может, полегче станет… Слушай, а сколько я спал?
— Спал? А где ты спал?
— Ну там… В ванной…
— В ванной?
— Да… Я разве на унитазе не спал? Я, помню, сел на унитаз и заснул…
Добрые глаза Веры. Ее ласковая улыбка.
— Нет, ты не спал… Ты посидел немножко, покурил с закрытыми глазами, а потом вдруг вскочил и потащил меня мыться. Я не успела одежду скинуть… Ты там два раза чуть голову себе не расшиб, я даже испугалась.
Нежный румянец окрашивает ее щеки.
— Мыться? — хмуро спрашиваю я, постукивая пальцами по столу.
— Да. А потом начал меня целовать. Ну, в общем…
